Татьяна Москвина/ПТТ/2006-43.
Ф. Шиллер. «Мария Стюарт».
БДТ им. Г. Товстоногова.
Режиссер Темур Чхеидзе, художник Георгий Алекси-Месхишвили.
«Мария Стюарт» в БДТ, прежде всего, интересный спектакль, который пользуется очевидным зрительским успехом, — говорю это сразу, потому что рассеянное современное восприятие частенько не в силах идти вслед за прихотливой мыслью того-иного автора критических текстов. Скажи сразу, змей, смотреть или нет, читать или нет, не томи! — как бы просит читатель.
Если вы решаете, идти или не идти на «Марию Стюарт», то мой голос — решительно "за". И с нетерпеливыми читателями мы тут же и распрощаемся… А с терпеливыми пойдем дальше.
«Марию Стюарт» поставили почти что одновременно самые солидные театры страны —
Малый в Москве и
БДТ в Питере. Один московский критик, любитель творчества Кирилла Серебренникова, видимо, начитавшись моих гневных статей (где я противопоставляю бездарному и безнравственному «авангарду» почтенную жизнь Малого театра), поспешил в царство Юрия Мефодиевича и сердито написал, что-де не понимает, зачем сегодня ставить про эту самую Стюарт, во всяком случае, ничего Малый театр ему не объяснил. То есть люди до такой степени извратили свою зрительскую природу, что нормального спектакля уже не выдерживают физически. Если никто не вращает половыми признаками, нет ничего про мочеиспускание, не присутствует обожествление денег как единственного мотива всех поступков всех героев, если речь автора не переписана согласно жаргону зоны и нет намеков на гомосексуализм — человек умирает от скуки. Да, приходится признать, что зрители, нуждающиеся в такого рода эстетическом корме, существуют, и критики, выражающие их мнение, имеют право на жизнь. Но вот только государственные театры не имеют права таких зрителей обслуживать за счет налогоплательщиков. Такие зрелища, как порнографические картины, надо продавать в специально отведенных местах, а рецензии на них публиковать в особых изданиях…
Между тем именно «Мария Стюарт» Шиллера сегодня актуальна до пошлости. Поэт и философ политики — как духа-посредника между идеалом и реальностью — Шиллер написал трагедию пристрастия, несправедливости, которая постигла высокопоставленную женщину, когда она не смогла стать выше предрассудков и эмоций своего пола. Сегодня, когда всесторонне обсуждается идея женщины во власти, мнение Шиллера куда как важно — это голос лучших и благороднейших стремлений духа Восемнадцатого столетия. Поэт оставил нам навечно столкновение двух королев, двух женщин — Марии и Елизаветы.
Мария - женщина, попавшая в политику, женщина всегда и во всем, прежде всего женщина. При всех ошибках и заблуждениях, ее женская природа благородна, возвышенна, лишена злых самолюбивых судорог. Елизавета - женщина плюс еще что-то. Это «что-то» и делает ее королевой, это выделяет ее и приподнимает над женской природой. А природа у Елизаветы нехороша, неблагородна. «Сомнительность рождения» королевы будто сказалась и на ее существе — она зла, мелочна, пристрастна, ревнива. Борьба Марии и Елизаветы и борьба внутри Елизаветы составляют изумительную архитектуру шиллеровской пьесы. Она великолепно построена. Кстати сказать, это тоже должно раздражать тех критиков, что надувают мыльный пузырь «новой драмы». Как правило, «новые драмы» пишут люди, даже понаслышке не знакомые с понятием «действие». Что существуют «теория драмы», «анализ драмы» — им, невежественным беднякам, и неведомо даже. А тем, кто сбивает их с толку, совершенно не выгодно победное шествие настоящей, высокой драматургии, которая даже в техническом, простейшем отношении сделана прекрасно. Шиллер умеет удерживать внимание зрителя таким способом, как развитие мысли, — представьте себе! Никто не писает, не режет вены прям на людях, не совокупляется! Все разговаривают стихами — и тыща людей слушает…
Читать дальше >>>Так вот. Коллизия шиллеровской пьесы понятна почти всем работающим женщинам среднего возраста. Потому что «Елизаветой» можно почувствовать себя, возглавляя магазинчик, библиотеку, вообще любое хозяйство. Возникнет такая вот «Мария Стюарт», которая — моложе, и мужчины к ней липнут, и на твое хозяйство она покушается. И вдруг оказывается в твоей власти ее уничтожить или помиловать… И надо прыгнуть выше головы, встать над собственной женской сучестью и принять чистое, не-половое решение. Да, это вполне реальная драма — у Шиллера очищенная, возвышенная и переведенная в регистр трагедии. Шиллера волновала фигура главного ответственного за земную жизнь — фигура короля, он хотел воздействовать на нее, убеждать, воспитывать. Король может оказаться королевой — надо воспитывать, убеждать и королеву. В «Марии Стюарт» есть такие милые персонажи, стремящиеся поднять королеву до некоего божественного уровня, где она могла бы принимать идеальные решения…
Все эти рассуждения навеяны спектаклем БДТ в режиссуре Темура Чхеидзе. На «Марию Стюарт» пригласил меня Виталий Яковлевич Вульф, театровед, переводчик, автор-ведущий программы «Мой серебряный шар», который выступал в Петербурге с концертными рассказами. Первый раз в жизни я присутствовала в этом театре по высшему разряду: ложа бенуара у сцены, чай в антракте в кабинете Товстоногова, который и сам бы вышел к Вульфу, но не мог по такой мелкой и досадной для театрального человека причине, как физическая смерть. А другой, метафизической, смерти у Георгия Александровича пока что не наступило. Дух его бродит по театру и решительно во все вмешивается. Неугодные спектакли и неприятных людей этот дух, хмурясь и сердито кашляя (поскольку небесное «Мальборо» еще крепче земного), по-моему, просто-напросто выживает.
Темура Чхеидзе, нынешнего главрежа и постановщика «Марии Стюарт», дух Товстоногова, конечно, разрешил: их «формулы» частично подобны. Во-первых — и это принципиально важно, — Чхеидзе, как и Товстоногов, видит и ощущает себя в русле определенных театральных традиций, где театральный текст вырастает из текста драматической литературы и опирается на него. А цветок не может сам осквернить или уничтожить собственные корни. Сохранность рождающего и питающего места обязательна, но и требования к нему высоки: традиционный жизнеподобный театр нуждается в классике.
Во-вторых, оба режиссера грузины и пристрастия своего национального театра знают и воспроизводят отлично. Здесь и прививка восточной «высокой символичности» к любому быту, и симпатия к пафосу и людям пафоса (к примеру, разве Максим Горький — лучший русский драматург? А именно его предпочитал Товстоногов), и приверженность к красоте и красивости. В-третьих, у обоих режиссеров есть добронамеренная творческая воля (в наше время выяснилось, что это для данной профессии вовсе не обязательно).
Но и разница режиссеров очевидна — как разница между масштабным живописным полотном и гравюрой на дереве. Чхеидзе графичней, камерней и герметичней Товстоногова, он любит серые и черные тона в оформлении, легкую «фортепьянную» игру артистов, скупое «точечное» освещение; воздух его композиций кажется сухим, разреженным и холодным, как на вершинах гор. При этом Шиллер ему удается вот уже второй раз. Высокая моральная алгебра автора «Коварства и любви» неплохо сочетается с горным стилем режиссера. У новой «Марии Стюарт» только одна проблема, из-за которой, собственно, в рассказе и появился Виталий Вульф.
Виталий Яковлевич, прежде всего, восторженный и благодарный зритель, который, начиная с сороковых годов, видел в русском театре — все. Он видел «Марию Стюарт» в МХАТе с Тарасовой и Степановой и не понаслышке знает, какие такие бывают королевы на сцене. Поговаривают, в его речах всегда есть элемент фантазии, что нисколько не умаляет доверия слушателей к потоку рассказа: этот поток одушевлен личным чувством, а это, извините, в наши дни круче валюты. Что нам истина? Наши глаза слишком слабы для ее восприятия. Увидеть и услышать человека, которого волнует что-то иное, нежели ближайшие собственные нужды, — волнует чужая судьба, чей-то талант, посторонняя любовь, — достаточно для учащения пульса и некоторых изменений в составе крови. Вульф обожает Степанову и Тарасову. Все последующие героини всех последующих театральных эпох для него в лучшем случае — «знак, намек на былое…». Эти актрисы для зрителя с более чем полувековым стажем — идеал. Почему?
Потому, что здесь произошло чудо совпадения человеческого и актерского масштаба личности, да еще в аранжировке чисто женских прелестных свойств. Для Художественного театра когда-то это было творческой программой: собственно артистические качества еще не служили допуском к творчеству, требовались качества общечеловеческие. Образование, воспитание. Нравственная дисциплина… Человек — это зверь, помешанный на успехе, поэтому он всегда культивирует в себе те свойства, что поощряются сверху, какими-то силами и величинами. Если сегодня будут поощрять ум и силу — завтра вы увидите полки умных и сильных, а если в фавор войдут трусость и конформность — то будущее отразит именно этот тип поощрения. Художественный некоторое время (думаю, до сороковых годов) поощрял человеческую личность в актере, чем провоцировал действительность на всякие чудеса. Интеллигентные женщины шли в актрисы, как в университет или в монастырь, — развиваться, служить.
Что это давало? Высокую степень осознанности. Актеры играли осмысленно. В «Марии Стюарт» все герои умны и красноречивы, потому что они дети умного и красноречивого автора. Пафос Шиллера так же невозможно подмять «под себя» бытового, как невозможно перестроить в сауну готический собор — без деструкции. Для новой «Марии Стюарт» Темур Чхеидзе решил найти молодую, привлекательную исполнительницу, поскольку в его трактовке Мария — чистая жертва, агнец, посланный на заклание большой политикой. Актриса Ирина Патракова отважно борется с текстом, и, в общем, справляется, произносит без погрешностей (это немало), она старательна, пробует как-то разместить в шиллеровском «соборе» свой маленький чувственный опыт. Однако это не более чем штрихи и этюды, полноценного образа не получается. Ошибка режиссера? Или женские индивидуальности перестали выбирать опозоренную актерскую профессию, и настоящей героини действительно нет, нет в наших днях, и сколько ни старайся — не отыщешь? Оставляю вопрос без ответа. Итак, Марии нет. А Елизавета?
Елизавета есть. Марине Игнатовой несколько раз аплодировали в ходе спектакля, и это заслуженно. Перед нами сделанная, обдуманная, зрелая актерская работа.
В образе шиллеровской Елизаветы есть довольно большой объем воздуха для трактовки. Например, Ангелина Степанова делала ее величественной, умной, проницательной, скрытной, страдающей от холода, на который обрекает женщину власть, но страдающей, как все, что она делает, — величественно. Чхеидзе и Игнатова сознательно пошли на снижение и упрощение образа — но в шиллеровском рисунке, в известных рамках. Эта Елизавета, прежде всего, стервозная баба, хитрая лицемерная тварь. Такая рыжая лисица, поводящая чутким хищным носом — где опасность, командирша в мужском коллективе, любящая умилительно всплакнуть напоказ. Она беспросветна — в этой сучьей природе просто неоткуда взяться милосердию, состраданию, благородству. «Она моложе», — задумчиво говорит Елизавета-Игнатова про Марию-Патракову, и в ее устах это приговор, а не просто себе реплика. С Лестером она обращается так привычно-хозяйски (но без всяких вульгарностей, режиссура здесь деликатна, действует легкими намеками), что понимаешь, как нелегко мужчине под пятой у бабы. Но если менять наряды королева может бесконечно (в отличие от прочих персонажей, Елизавета-Игнатова часто переодевается), то она ограничена в поступках, она обязана сверять свои действия с тем, что нужно и что принято в королевстве, — и оттого учить ее уму-разуму вовсе не безнадежное занятие. Шиллеровский мир трагичен, но не безобразен, это не царство анархии и торжествующих самодуров, и оттого постоянно вразумляющий королеву лорд Тальбот (Андрей Толубеев) вовсе не идиот-идеалист. Он представитель силы, одной из сил, окружающих королеву, и ей предстоит выбрать свой путь, идущий по вектору этих загадочных величин — сил государства.
Вот это удалось в спектакле на славу, удалось вполне — весь мужской ансамбль царедворцев. И томный, порочный, напрасно пытающийся спасти остатки мужской гордости любовник королевы Лестер (Валерий Дегтярь), и здравомыслящий, доброкачественный Тальбот-Толубеев, и мрачный, упрямый и на свой лад мудрый приверженец жестокой инерции жестокого государства казначей Берли (Валерий Ивченко), и прямой, бесхитростный по-военному, что и губит его, секретарь Девисон (Михаил Морозов), и грубовато-честный страж Марии Паулет (Леонид Неведомский) — все они, четко индивидуализированные, складываются в общую машину государства. Темное дерево легкой, лаконичной конструкции художника Г. Алекси-Месхишвили подчеркивает это впечатление: люди, чьи убеждения розны и дыхания, казалось бы, несовместимы, соединяются в общий роковой узор. Добродушный Тальбот уговаривает Елизавету встать выше толпы, выше сиюминутной выгоды, выше собственной ненависти, а желчный, саркастический Берли потакает ее злобности, считая именно силовые меры — опорой государства, но эти антагонисты прочно спаяны в ходе трагедии общим рисунком судьбы. Все будет плохо во имя того, чтобы не было хуже, но хуже будет обязательно, таков закон крепкого и процветающего государства. Бунтовщица не представляет реальной угрозы, именно поэтому она и погибнет. Это закон. Потому что двух королев не может быть — королева только одна. Доминирующая на сцене стихия в облике Елизаветы не оставляет никакой надежды. Эта стерва потеряет любовника, потеряет друзей, почитателей, верных подданных, уважение народа, расположение Бога (так по Шиллеру) — но она не сможет наступить на горло собственной песне и обойтись без подлого бабьего торжества над соперницей…
Пьесы Шиллера неминуемо толкали людей к свободомыслию. Оказывалось, что никакой отдельный человек не в силах выполнить высокие требования, которые налагает на государя дух политики. Власть необходимо ограничивать по воле народа — требовательно возопило Восемнадцатое столетие и было услышано. А поскольку в России по-прежнему актуальны свободолюбивые вопли всех столетий сразу, Шиллер, особенно в переводе Бориса Пастернака, был и остается в числе лучших друзей зрителя. Но, без шуток, «Мария Стюарт» в БДТ — серьезное предприятие, достойное академической сцены. Что до молодых героинь, то это всегда было для театра проблемой — и при Товстоногове тоже. Подождем — вдруг интеллигентные женщины масштаба Степановой снова пойдут в актрисы…